Я не ощутил ничего такого – ни оберегов, ни возможных Мавриных ловушек. Вообще-то нехорошие парни редко интересуются оборонными аспектами черной магии – процесс разрушения гораздо увлекательнее. Впрочем, мне бы не хотелось напороться на исключение из этого правила.
– Он все равно был уже мертв, – сказал я Мёрфи.
Она промолчала.
– Я видел его, Мёрф. То есть по-настоящему Видел. Он был… даже не животное уже. Ты все равно не смогла бы помочь ему.
– Да заткнись же, Гарри, мать твою, – произнесла она очень тихо.
Я послушно замолчал. Я закончил проверку – самой двери, пространства за ней – и наконец Прислушался. Ничего. Когда я открыл глаза, рядом с Мёрфи стоял Кинкейд. Я даже не слышал, как он вернулся.
– Чисто? – спросил он. Я кивнул.
– Дверь не заговорена. С той стороны вроде тоже ничего и никого нет, хотя наверняка утверждать не могу.
Кинкейд хмыкнул, покосился на Мёрфи, потом отступил назад и ударом ноги выбил дверь.
Мёрфи даже зажмурилась. Ну конечно, Кинкейд здоровый чувак, но выбить дверь с первого удара – это вам не фиг собачий. Я видел раз, как здоровенный мужик колошматил по двери с такой же примерно энергией минут пятнадцать, прежде чем она подалась. Да и то ему, можно сказать, повезло.
Но я-то знал. Образ этой огромной демонической твари, возникшей на мгновение на месте наемника, намертво впечатался в мою память.
Кинкейд по-кошачьи мягко приземлился за дверным проемом, поднял пику и посветил укрепленным на ней фонариком вниз, вдоль узкого лестничного марша.
Воцарилась тишина.
А потом откуда-то снизу, из темноты, донесся негромкий издевательский смех.
Блин-тарарам! Мурашки не то что забегали у меня по спине – аж в ухо заползли.
– Строимся, – пробормотал я, потому что это звучало по-военному и не так трусливо, как «ну-ка, ребята, чур, вы первые». Кинкейд кивнул и спустился на ступеньку. Мёрфи снова взяла обрез на изготовку и пристроилась за ним. Я поднял свой игрушечный пистолет и шагнул следом.
– Еще раз – где они держат заложников? – спросила Мёрфи.
– В чулане справа от лестницы.
– Так было несколько часов назад, – возразил Кинкейд. – Теперь они могут находиться где угодно. Стоит только спуститься, и нам будет не до этих игр.
– Главная наша забота – заложники.
– К чертовой матери заложников. Для того вампы их и берут, – нахмурился Кинкейд. – Если позволите им диктовать вам тактику, они воспользуются этим, чтобы убить вас.
– Не ваше это дело, – набычился я. Голос Кинкейда сделался тише, но резче.
– Не забывайте, я ведь рядом с вами. Они запросто могут ошибиться и убрать меня вместо вас.
– За то вам и платят немалые баксы.
Он покачал головой:
– Мы даже не знаем, живы ли они. Послушайте, это ведь подвал. Все, что от нас требуется, – это закатить туда несколько гранат, а потом спуститься и зачистить все, что останется. Мы под землей. Число случайных жертв сведется к минимуму.
– Это, конечно, хорошо, но недостаточно хорошо, – буркнул я. – Сначала мы спасаем заложников. Когда они будут в безопасности, займемся Маврой.
Кинкейд, сощурившись, оглянулся на меня через плечо; взгляд его был холоден.
– Боюсь, мертвыми нам спасать их будет немного сложнее.
Тут Мёрфи приставила ствол обреза к Кинкейдову позвоночнику.
– Скажите, у вас достаточно прочный бронежилет? – поинтересовалась она.
Нет, умеет все-таки иногда Мёрфи найти нужные слова.
Секунды две-три все мы молчали. Я заговорил первым:
– Возможно, мы погибнем, пытаясь спасти заложников. Мы наверняка погибнем, если не будем держаться вместе. Ну же, Кинкейд, это ведь проще простого рассчитать. Или разрывайте контракт и уходите отсюда.
Долгое мгновение он внимательно смотрел на Мёрфи, потом повернулся обратно к зияющему провалу лестницы.
– Ладно, – произнес он. – Будь по-вашему. День любителя.
Когда мы начали спускаться вниз, тот, кто ждал нас в темноте, снова засмеялся.
Подвал приюта оказался необычно глубоким, тем более по чикагским меркам. Лестница спускалась вниз футов на десять, имея в ширину не больше двух с половиной футов. Воображение рисовало мне ухмыляющихся ренфилдов с автоматами, готовых открыть огонь… уже стреляющих… пули, летящие в нас, впивающиеся в наши тела, рвущие в клочья. Желудок свело судорогой от страха, и мне пришлось напрячься, чтобы стряхнуть эти мысли и сосредоточиться на окружении.
Штукатурные стены были раньше белыми, но трещины и потеки от многочисленных протечек не оставили от первоначального цвета почти ничего. Лестничный марш заканчивался площадкой фута три на три, а за ней вел вниз новый марш. По мере того как мы спускались, воздух становился все холоднее.
Здесь пахло гнилью и плесенью. Наше дыхание, любое наше движение казались в окружавшей нас гнетущей тишине оглушительно громкими. Я вдруг заметил, что выставил ствол своего пейнтбольного пистолета вперед, поверх головы Мёрфи и Кинкейдова плеча, готовый палить в любого, кто окажется в поле зрения. Впрочем, смысла в этом было бы не слишком много: ни одному смертному громиле это не причинило бы никакого вреда. Так, намочило бы чуть-чуть… ну, попахивал бы он еще чесноком.
Лестница упиралась в приоткрытую дверь.
Настороженно пригнувшись, Кинкейд отворил ее концом своей пики.
Мёрфи прицелилась обрезом в темноту.
Я тоже. Ствол моего дурацкого пистолета изрядно дрожал – с этим я ничего не мог поделать. Ничего не произошло. Только тишина.
– Блин, – пробормотал я. – Сил нет терпеть такую дрянь.